Пасхальная Агада – подробная инструкция, согласно которой евреи празднуют Песах, - содержит парадоксальную рекомендацию, которая, боюсь, никогда в полноте не исполнялась. Отец семейства, восседая во главе стола и по традиции пересказывая историю Исхода за Пасхальной трапезой, должен передать всем участникам церемонии живое ощущение соучастия в этом событии, как будто оно и в самом деле произошло с нами и в наше время.

В этом требовании, которое существует в еврейской жизни по крайней мере с IХ века, содержится глубокое понимание не только важности передачи подлинной традиции, но и, быть может, не меньшей важности поддержания ее, как живой, продолжающейся и сегодня, единой линии жизни и судьбы, наличествующей постоянно в сознании членов общины вопреки длинной череде сменяющихся поколений.

Подлинность традиции  передается подлинным языком и точными деталями сопутствующих событий. А живое чувство сопричастности может быть обеспечено только современным языком и глубоким погружением в атмосферу сегодняшнего дня с его характерными деталями. Таким образом, неизбежно сама собой возникает в полный рост неразрешимая проблема перевода.

Перевод на другой язык и на другое время всегда означает какую-то интерпретацию. Он всегда что-то добавляет, а что-то отнимает. Между тем, ТАНАХ требует ничего не добавлять к Священному писанию и ничего не убавлять. Однако, даже и читая ТАНАХ на иврите, мы автоматически добавляем к нему свой житейский опыт и опускаем непонятные слова, значения которых в наше время зачастую не внятны даже и ученым знатокам древнего языка.

Еще до новой эры текст ТАНАХа потребовал комментария, и уже тогда еврейская община начала строить Устное учение, которое превратилось в напряженное занятие для множества мудрецов в течение многих веков. Тогда же ТАНАХ был и впервые переведен на греческий язык (перевод Семидесяти толковников – «Септуагинта»), и это, конечно, создало дополнительные возможности интерпретации в представлении тех, кто читал его в переводе. Кстати, православная христианская традиция основывается именно на греческом переводе ТАНАХа.

Спустя несколько веков один из отцов христианской церкви св. Иероним перевел ТАНАХ на латынь, и латинский перевод («Вульгата») стал базовым текстом для католиков, на основании которого в течение нескольких веков церковь строила свою интерпретацию, заметно отличающуюся от традиционных еврейских представлений. При этом католическая церковь сознательно препятствовала появлению новых переводов на народные языки.

Наконец, с развитием гуманизма появились новые переводы, и это совпало с возникновением Реформации и мощным протестантским движением в европейских странах. Протестанты разных толков придерживаются, конечно, разных версий интерпретации, и, может быть, современная демократическая терпимость отчасти является результатом своевременного осознания европейцами, что мы обречены лишь на весьма несовершенное прочтение и ограниченное понимание...

К счастью, понимание – не единственный способ познания. Возвышенные эмоциональные натуры часто интуитивно схватывают содержание явлений, не будучи в силах выразить свое видение в рациональных терминах. Такой редкой способностью обладают одаренные художники и выдающиеся поэты. Используя свою индивидуальную систему слов и образов, метафор, цветовых и музыкальных созвучий, современный поэт иногда способен воссоздать (воскресить!) то возвышенное чувство, которое некогда владело древним автором, несмотря на полностью переменившуюся окружающую атмосферу.

     По меньшей мере, для двух советских поколений длился трагический разрыв времен, в течение которого мы (подсоветские люди - и евреи, и христиане) были искусственно изолированы от всяких форм выражения религиозного чувства и в значительной степени потеряли ту эстетическую почву, на которой взросло культурное наследие предков. Живая культура постоянно обращается к своим религиозным корням, как бы «самоцитируется» и таким образом обеспечивает необходимую для общества преемственность. Она как бы постоянно напоминает своему носителю: «мы одной крови – ты и я!» Советская культура, напротив, всячески отрицала свое фамильное родство с религиозной традицией.

Нам, бывшим советским гражданам, приходится начинать с самого начала. Несмотря на переложения библейских текстов, принадлежавших перу таких классиков русской литературы, как Державин и Жуковский, Крылов и Языков, Кюхельбекер и Аполлон Григорьев, советский выходец по-прежнему воспринимает переводы из ТАНАХа как некую культурную новость.

В такой ситуации всякий перевод библейского текста на русский язык есть безусловное благо. Он добавляет еще одно культурное усилие постигнуть плодотворный Источник, от которого все еще питается великая европейская культура. Наша жизнь сложилась таким образом, что, вопреки своему происхождению, мы оказались людьми русской культуры. И это неожиданно и невольно делает нас исполнителями всемирной миссии еврейства донести ценности ТАНАХа до всех народов. Остальные народы, впрочем, и сами позаботились о множестве переводов, пересказов, перепевов библейских мотивов, но русский современный читатель в значительной степени остался в стороне от этого течения в мировой культуре.

         Проникновенный лирический поэт Наум Басовский увлекся поэзией ТАНАХа, и благодаря ему десять лет назад в журнале «22» появилось его пленительное переложение Коэлета (Екклезиаста):

Взору сладостны и сердцу лепестки в садах весенних,

виноградных гроздей тяжесть, юных женщин красота.

Я сказал себе: попробуй, испытай себя весельем,

познакомься с благом жизни! Оказалось – всё тщета.

Равно мудрость и безумье я впускал в свои чертоги,

говорил заботе: властвуй! говорил вину: пьяни! –

чтобы честно разобраться – по какой идти дороге,

как нам лучше жить на свете в наши считанные дни?

Десять лет назад, когда эти стихи появились у нас в журнале, я знал Екклезиаст по крайней мере в трех переводах. Тем не менее, захватывающий ритм и гармонический лад строчек Басовского так увлекли меня, что с тех пор только с ними связывается у меня память о печальном философе – Коэлете, три тысячи лет назад так ясно увидевшем тщету всякого земного счастья:

Я дома себе построил, цветники разбил у входа,

насадил дерев плодовых, виноградники взрастил.

Мне дары свои дарила изобильная природа,

ибо ей я отдал много и забот своих, и сил.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но хотя мой ум  и руки потрудились беззаветно,

оглянулся я однажды на чреду достойных дел –

и увидел, что и это – всё тщета и ловля ветра,

ибо глупость пред рассудком я унизить не сумел.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова род пройдёт за родом, и придут иные люди,

но и этих, вновь живущих, та же участь ждёт в конце,

и о мудром, жившем раньше, так же памяти не будет,

как не будет о безумце, как не будет о глупце.

Поэтому как долгожданную встречу со старым заветным другом я воспринял недавно переложенные Наумом Басовским строчки из Книги Псалмов:

Благословен, кто с нечестивцами не знался
и по пути, где ходят грешники, не шёл,
кто от общенья со злодеем уклонялся
и не садился с развратителем за стол.

И, наконец, совсем на днях предстал передо мной пророк Иешаягу (Исайя) с грозными пророчествами бедствий, предстоящих Израилю от Ассирии за его грехи:

О Ассур, ты бич Господень, царство под жестоким небом,

где не знает слова «жалость» каждый воин, каждый князь!

Я пошлю тебя к народу, на который Я разгневан, –

грабежом забрать добычу и попрать его, как грязь.

Это страшное пророчество сменяется идиллическим текстом, на котором построены мечты всего человечества о вечном мире, ожидающем нас в чаемом будущем, где не будет боли и несправедливости, где волк ляжет рядом с ягненком, а люди освободятся от греха и не станут больше воевать.

Поэт взял на себя грандиозную задачу не перевести, а пересказать, переложить своим русским языком гениальные творения древних пророков, чтобы поделиться вдохновением, охватившим его при прочтении и, может быть, заразить нас благоговейным, возвышенным чувством, которого всем нам так не хватает в нашей слишком обыденной жизни. Чувство это сродни той молитве, к которой уже тридцать веков на древнем языке призывают псалмы.

И мне хочется выразить горячую благодарность поэту Науму Басовскому за это его неустанное многолетнее усилие поделиться с нами своим напряженным поиском.

Профессор Александр Воронель,

главный редактор журнала «22» (Израиль)